Шоколад - Страница 30

Какое-то время мы созерцали их с восхищением — плоские баржи, высокие плавучие дома с рифлеными крышами, железные дымовые трубы, фрески, многоцветные флаги, лозунги, нарисованные амулеты, охраняющие от несчастных случаев и кораблекрушений, маленькие барки, удочки, прикрепленные к сваям на ночь верши на речных раков, драные зонтики на палубах, загорающиеся костры в стальных цилиндрах на берегу реки. Запахло горелым деревом, бензином, жареной рыбой. Над водой понеслись звуки музыки — наигрываемый саксофоном жуткий мелодичный вой, похожий на заунывный плач. На середине Танна я различила фигуру рыжеволосого мужчины, стоящего одиноко на палубе незатейливого черного плавучего дома. Заметив, что я смотрю на него, он поднял руку. Я помахала в ответ.

Уже почти стемнело, когда мы отправились домой. В Мароде саксофону стал аккомпанировать барабан; его бой отражался от воды глухим эхом. Кафе «Республика» я миновала, даже не взглянув в его сторону.

Почти у вершины холма я вдруг ощутила возле себя присутствие какого-то человека. Я повернула голову и увидела Жозефину Мускат — без плаща, но в шарфе на голове, закрывавшем половину ее лица. В полумраке она казалась мертвенно-бледной. Призрачная тень, да и только.

— Беги домой, Анук. Жди меня там.

Анук с любопытством взглянула на меня, затем повернулась и послушно помчалась вниз по склону. Полы ее плаща неистово трепыхались в такт ее бегу.

— Я слышала про твой поступок. — Голос у Жозефины сиплый и тихий. — Ты ушла из-за речных бродяг.

— Разумеется, — кивнула я.

— Поль-Мари был в бешенстве. — Яростные нотки в ее голосе сродни восхищению. — Слышала бы ты, как он тебя честил.

Я рассмеялась и сказала спокойно:

— К счастью, мне не приходится выслушивать бредни Поля-Мари.

— Мне теперь тоже запрещено с тобой общаться, — доложила Жозефина. — Он считает, что ты оказываешь на меня дурное влияние. — Она помолчала, глядя на меня с нервным любопытством, и добавила: — Он не хочет, чтобы у меня были друзья.

— Сдается мне, у Поля-Мари слишком много желаний, я только и слышу о них, — мягко заметила я. — Он меня вовсе не интересует. А вот ты… — Я коснулась ее руки. — Ты, на мой взгляд, очень интересная личность.

Жозефина покраснела и глянула в сторону, словно ожидала увидеть кого-то возле себя.

— Ничего ты не понимаешь, — пробормотала она.

— Думаю, понимаю. — Кончиками пальцев я тронула шарф, скрывающий ее лицо. — Зачем ты это носишь? — внезапно спросила я. — Может, объяснишь?

Она посмотрела на меня с надеждой и страхом. Тряхнула головой. Я осторожно потянула за шарф.

— Ты ведь недурна собой, — сказала я, обнажая ее лицо. — Могла бы стать красавицей.

Под нижней губой у нее я увидела свежий кровоподтек, казавшийся синеватым в сумеречном свете. Она открыла рот, собираясь солгать. Я остановила ее.

— Неправда.

— Откуда ты знаешь? — резко спросила она. — Я ведь даже не сказала…

— А тебе и не нужно ничего говорить.

Молчание. Над рекой вместе с барабанным боем разносились звонкие звуки скрипки.

— Глупо, да? — наконец заговорила она с отвращением к себе. На месте глаз у нее зияли крошечные полукруглые щелки. — Его я никогда не виню. Разве что так, немного. Порой даже забываю, что произошло на самом деле. — Жозефина набрала полные легкие воздуха, словно собиралась нырнуть в воду. — Натыкаюсь на двери. Падаю с лестницы. Н-наступаю на грабли. — В ней клокотал истеричный смех, она захлебывалась словами. — Он говорит, что я невезучая. Невезучая.

— А в этот раз за что? — ласково спросила я. — Из-за речных цыган?

Она кивнула.

— Они не представляли никакой угрозы. Я собиралась их обслужить. — На мгновение она повысила голос до визга. — Не понимаю, почему я всегда должна делать так, как хочет эта стерва Клэрмон! «Мы должны держаться вместе, — зло передразнила она. — Ради всеобщего спокойствия. Ради наших детей, мадам Мускат…» — Судорожно вздохнув, она вновь заговорила своим голосом: — Хотя обычно она даже не здоровается со мной, встречая на улице… воротит от меня нос, как от чумной!

Жозефина опять глубоко вздохнула, с трудом подавляя в себе вспышку ярости.

— Только и слышу: Каро то, Каро это. Я же вижу, как он смотрит на нее в церкви. Почему ты не берешь пример с Каро Клэрмон? — Теперь она имитировала мужа, придав голосу гневные интонации подвыпившего мужчины. Ей даже удалось изобразить его манеры — выпяченный подбородок, агрессивную чванливую позу. — В сравнении с ней ты неуклюжая свинья. Она — элегантная женщина. Стильная. У нее хороший сын, лучший ученик в школе. А ты чем можешь похвастать, хе?

— Жозефина.

С истерзанным выражением на лице она повернулась ко мне.

— Извини. На мгновение я почти забыла, где…

— Знаю. — Подушечки больших пальцев на моих руках зудели от гнева.

— Ты, должно быть, считаешь меня дурой, думаешь, зачем же я живу с ним столько лет? — Голос у нее унылый, взгляд темный, в глазах — обида.

— Нет, я так не думаю.

— Да, я дура, — заявила Жозефина, будто и не слышала меня. — Бесхарактерная дура. Я его не люблю… даже не помню, любила ли когда-нибудь… но как подумаю, чтобы оставить его… — Она растерянно замолчала. — По-настоящему оставить… — повторила она тихо, с недоумением в голосе. — Нет. Это бесполезно. — Она вновь посмотрела на меня, теперь уже с непроницаемым выражением на лице, окончательно замкнувшись в себе. — Вот почему я не могу больше общаться с тобой, — произнесла она тоном безысходного смирения. — Я не могла допустить, чтобы ты мучилась догадками… ты заслуживаешь лучшего. Но дела обстоят именно так.