Шоколад - Страница 87

Когда я проснулась, Ру рядом уже не было. Ветер снова поменял направление.

Глава 37

29 марта. Страстная суббота

Помоги мне, pere. Неужели я мало молился? Мало страдал за наши грехи? Мое исполнение епитимьи — образец для подражания. От недоедания и недосыпания у меня кружится голова. Разве теперь не время искупления, когда нам прощаются все грехи? Серебро вновь на алтаре, в преддверии святого праздника горят свечи. Часовню — впервые со дня наступления Великого поста — украшают цветы. Даже святой Франциск увенчан лилиями, источающими аромат чистой плоти. Мы с тобой так долго ждали. Шесть лет минуло с тех пор, как тебя первый раз хватил удар. Уже тогда ты не отвечал мне, хотя с другими разговаривал. Потом, в прошлом году, второй удар. Мне сказали, что теперь ты не способен общаться, но я знаю, что это всего лишь притворство, выжидательная тактика. Придет время, и ты очнешься.

Сегодня утром нашли мертвой Арманду Вуазен, с улыбкой на лице. Она скончалась в своей постели, pere. Еще одна грешница, ускользнувшая от нас. Я прочел над ней молитву, хотя она вряд ли поблагодарила бы меня за это. Возможно, я — единственный, кому еще доставляют утешение подобные обряды.

Она запланировала свою смерть на минувшую ночь, организовала все до мелочей — стол, напитки, компанию. Обманом собрала вокруг себя родных, пообещав им исправиться. Будь проклята эта ее заносчивость! Она заплатит, клянется Каро. Отслужите по ней двадцать месс, тридцать. Молитесь за нее. Молитесь за нее. Меня до сих пор трясет от гнева. Не могу сдержанно говорить о ней. Похороны во вторник. Представляя, как она лежит сейчас в больничном морге — в изголовье пионы, на белых губах застывшая улыбка, — я испытываю вовсе не сожаление и даже не удовлетворение, а испепеляющую бессильную ярость.

Разумеется, ясно, кто за всем этим стоит. Роше. О да, Каро мне все рассказала. Эта женщина — зло, pere, паразит, вторгшийся в наш сад и пустивший в нем корни. Зря я не прислушался к своим инстинктам. Следовало прогнать ее в ту же минуту, как только мой взгляд упал на нее. Она чинит мне препоны на каждом углу, смеется надо мной за затянутой витриной своего магазина, протягивает свои коварные щупальца во всех направлениях. Я был глупцом, pere. Моя глупость явилась причиной гибели Арманды Вуазен. С нами живет зло. Зло с торжествующей улыбкой, зло в ярких одеждах. Ребенком я со страхом слушал сказку про ведьму, заманивавшую маленьких детей в пряничный домик, чтобы потом съесть их там. Я смотрю на ее магазинчик в блестящей упаковке, словно подарок, ожидающий, когда его раскроют, и думаю, сколько же человек, сколько душ она уже безвозвратно совратила. Арманда Вуазен. Жозефина Мускат. Поль-Мари Мускат. Жюльен Нарсисс. Люк Клэрмон. Нужно расправиться с ней. И с ее отродьем тоже. Деликатничать поздно, pere. У меня уже есть один грех на душе. Если б мне вновь стало двенадцать лет. Я пытаюсь вспомнить необузданность, изобретательность двенадцатилетнего мальчишки, каким я был когда-то. Мальчишки, разом решившего все проблемы одним броском бутылки с горючей смесью. Но тех дней уж не вернуть. Я должен действовать умно. Чтобы не замарать честь сутаны. И все же, если я потерплю неудачу…

Как поступил бы Мускат? Да, он ничтожество, грубое животное. Но он заметил опасность гораздо раньше, чем я. Как бы он поступил? Мне следует равняться на Муската. Пусть он грязная жестокая свинья, зато хитер, как лис.

Как поступил бы он?

Завтра праздник шоколада. От его успеха или провала зависит ее судьба. Настраивать общественное мнение против нее слишком поздно. В глазах окружающих я должен быть безупречен.

За затянутой витриной ожидают своего часа тысячи шоколадных лакомств. Украшенные лентами яйца, звери, пасхальные гнезда, подарочные коробочки, кролики в целлофановых рюшках… Завтра дети проснутся под праздничный трезвон колоколов, но их первой мыслью будет не «Он воскрес!», а «Шоколад! Пасхальный шоколад!». А что, если шоколада не окажется?

Эта мысль парализует мое сознание. В следующую секунду меня заливает жгучая радость. Хитрая свинья во мне ликует и склабится. Я могу пробраться к ней в дом, подсказывает она. Задняя дверь полусгнила от старости. Я взломаю ее, проникну в магазин с дубинкой. Шоколад — изделие хрупкое, разломать его легче легкого. Пять минут, и ее подарочные коробочки превратятся в месиво. Она спит наверху. Возможно, ничего и не услышит. А я управлюсь быстро. К тому же я буду в маске, так что если она и увидит… Подозрение падет на Муската. Акт мести. А опровергнуть он не сможет, ведь его здесь нет. И потом…

Реге, ты шевельнулся? Я абсолютно точно видел, как секунду назад твоя рука дернулась, два первых пальца согнулись, словно даруя благословение. И вот опять ты содрогнулся, будто старый воин, грезящий о былых битвах. Это знамение.

Хвала Господу. Знамение.

Глава 38

30 марта. Пасхальное воскресенье. 4 часа утра

Минувшей ночью я почти не сомкнул глаз. Свет в ее окне погас только в два часа, но даже потом я не осмелился двинуться к ее дому, опасаясь, что она все еще бодрствует в темноте. Чтобы не проспать, я завел будильник и два часа продремал, сидя в кресле. Волновался я, конечно, зря. Мой сон был короткий, пронизанный мимолетными видениями, которые я едва помнил по пробуждении, хотя вскакивал от них, как ужаленный. Кажется, мне снилась Арманда — молодая Арманда, какой я ее никогда не знал; в красном платье, она бегала по полям за Мародом, и ее черные распущенные волосы развевались по ветру. А может, это была Вианн, и я просто перепутал их. Потом я видел пожар в Мароде, сгоревших цыган — потаскушку с ее алкашом, видел ядовито-красные берега Танна и тебя, pere, с моей матерью в канцелярии… Вся горечь того лета просочилась в мои тревожные сны, и я, словно свинья, таскающая из-под земли трюфели, барахтался, купался в гнилых деликатесах и обжирался, обжирался.