— Жанно говорит слишком много, — перебила ее Каролина.
— Должно быть, весь в маму, — заметила я.
Жолин приняла оскорбленный вид.
— Вы, я вижу, не очень-то обеспокоены поведением дочери, — сказала она, чуть приглушив свою улыбку.
— Я не вижу причин для беспокойства, — невозмутимо отвечала я, пожимая плечами. — Если я вас правильно поняла, моя дочь просто участвует в обсуждениях, устраиваемых в классе.
— Есть темы, которые не подлежат обсуждению, — вспылила Каро, и я на мгновение под лоском благовоспитанности узрела в ней ее мать, властную и деспотичную. Я даже прониклась к ней симпатией за то, что она проявила характер. — Некоторые вещи должно принимать на веру, и, если бы ваш ребенок воспитывался по законам морали… — Она смущенно прикусила язык. — Впрочем, я не собираюсь читать вам лекцию о воспитании детей, — сухо закончила она.
— Это радует, — с улыбкой сказала я. — Мне не хотелось бы ссориться с вами.
Обе женщины смотрели на меня с выражением обескураженности и неприязни.
— Вы уверены, что не хотите выпить шоколаду?
Каро скользнула тоскливым взглядом по полкам с пралине, трюфелями, миндальным печеньем, нугой, эклерами, вафлями в шоколаде, вишнями с ликером и засахаренным миндалем.
— Удивительно, как у вашего ребенка еще не сгнили зубы, — съязвила она.
Анук обнажила в улыбке оскорбительно здоровые зубы. Их белизна, должно быть, вызвала у Каро еще большее раздражение.
— Мы впустую тратим время, — холодно заметила она Жолин.
Я промолчала, Ру подавил смешок. На кухне у Жозефины играло радио, и несколько секунд в зале слышалось только резонирующее от напольной плитки треньканье.
— Пошли, — скомандовала Каро своей подруге. Жолин растерянно топталась на месте. — Я сказала: пошли! — Недовольно взмахнув рукой, Каро устремилась из шоколадной. Жолин засеменила следом.
— Не думайте, будто я не знаю, какую игру вы ведете, — злобно бросила она мне на прощанье. Обе женщины вышли на улицу, и, цокая каблучками по мостовой, зашагали через площадь к церкви.
На следующее утро мы нашли первую листовку. Скомканная, она лежала на тротуаре возле нашего магазина. Жозефина подобрала ее, когда подметала у порога, и показала мне. Сложенный вдвое листок печатного текста, фотокопия на розовой бумаге. Подписи нет, но стиль выдает автора.
Заголовок:
Я быстро пробежала глазами воззвание. Содержание его первой половины было вполне предсказуемо. Великий праздник и самоочищение, грех, молитвы и радость покаяния. Мое внимание привлек отпечатанный жирным шрифтом подзаголовок во второй части листовки.
Всегда найдется Горстка людей, пытающихся И спользовать Наши Священные Традиции в Собственных Интересах. Индустрия поздравительных открыток. Сеть супермаркетов. Но еще большее Зло представляют люди, которые С тремятся Возродить Древние Обычаи, привлекая наших Детей к участию в Языческих Обрядах, которые они называют Увеселительными Мероприятиями. Многие из нас, слишком многие, не усматривают в том никакого Вреда и относятся к подобным «забавам» с неоправданной Терпимостью. Иначе как объяснить, что наше общество согласилось на проведение так называемого Праздника Шоколада возле нашей Церкви в Пасхальное Воскресенье? Это издевательство над нашими священными устоями, которые символизирует Пасха. Во имя ваших Невинных Детей мы настоятельно призываем всех Б ойкотировать этот так называемый праздник и подобные ему торжества.
— Церковь, а не шоколад, — расхохоталась я. — Замечательный лозунг. Ты не находишь?
Вид у Жозефины встревоженный.
— Не понимаю тебя, — промолвила она. — Ты будто совсем не обеспокоена.
— А чего беспокоиться-то? — Я пожала плечами. — Это же просто листовка. И я абсолютно точно знаю, кто ее написал.
Она кивнула.
— Каро. — Тон у нее уверенный. — Каро и Жолин. Это в их духе. Весь тот бред про невинных детей. — Она насмешливо фыркнула. — Однако к ним прислушиваются, Вианн. Народ хорошенько подумает, прежде чем пойти. Жолин — наша учительница, а Каро — член городского совета.
— О? — Здесь, оказывается, есть и городской совет! Напыщенные фанатики и сплетники. — Ну и что они могут сделать? Арестуют, что ли, всех?
Жозефина качнула головой.
— Поль тоже член совета, — тихо сказала она.
— Ну и что?
— А ты же знаешь, какой он. На все способен. — В голосе Жозефины сквозит отчаяние. Я заметила, что в периоды стресса она возвращается к своей старой привычке — большими пальцами впивается в грудную клетку. — Он сумасшедший, ты же знаешь. Он просто… — Она растерянно замолчала и стиснула кулаки. И опять у меня создалось впечатление, будто она хочет мне что-то сообщить, будто ей известно что-то. Я коснулась ее руки, осторожно внедряясь в ее мысли, но вновь не увидела ничего, кроме грязного серого дыма на фоне багрового неба.
Дым! Я сжала ее ладонь. Дым! Теперь я поняла это видение, даже различила детали: его лицо — бледное расплывчатое пятно в темноте, нахальная торжествующая улыбка. Жозефина молча смотрела на меня, догадываясь, что я раскрыла ее тайну, о чем свидетельствовал ее потемневший взгляд.
— Почему ты мне не сказала? — наконец спросила я.
— У тебя нет доказательств, — заявила она. — Я ничего не говорила.
— Этого и не требовалось. Поэтому ты боишься Ру? Из-за того, что сделал Поль?
Она вызывающе выпятила подбородок.